Война и репрессии. Самодовольное хамство властителей. Уличные зверства карателей. Тупо-наглая ТВ-долбёжка. Протестующих встречают не только дубьём и огнём. Есть убитые. Это Польша сорок лет назад. Но пришло 3 мая 1982 года: "Флаг горит над баррикадой, в воздухе летит брусчатка, Господи, благослови!" – вспоминала писательница Данута Сухоровская-Сливиньская. Самозваные хозяева с удивлением убедились: бьют не только они. Тогда – Польша. Недавно – Казахстан. Теперь – Украина. Много где ещё предстоит.
Около 40 тысяч поляков поднялись в тот день на протесты. Не так много, если сопоставлять с многомиллионной "Солидарностью" предшествовавшего года. Но весна 1981-го была радостным временем надежд. Весна 1982-го – суровым временем боя. "Зима ваша, весна наша!" – предупредили "солидаристы" в мрачном декабре. И в бурном мае сдержали слово.
Двадцать недель назад коммунистический режим ввёл в ПНР военное положение. 13 декабря 1981-го стало для поляков чёрным днём календаря. Число 13 обрело зримый зловещий смысл. Иного способа одолеть всенародный профсоюз "Солидарность" номенклатура ПОРП не нашла. Только война и оккупация. Полнота власти перешла к Военному совету национального спасения (ВСНС; по-польски WRON, в просторечии "Ворона"). Выше стояла неформальная "Директория" – клика ведущих генералов и партбоссов, прозванная в народе "восемь палачей". Генерал армии Войцех Ярузельский одновременно возглавлял "Директорию", ВСНС, ЦК, Совмин и Минобороны. Одесную и ошую стояли министр внутренних дел Чеслав Кищак и второй секретарь ЦК Казимеж Барциковский. Никогда ещё господствующий класс коммунистического государства не выстраивал систему власти с такой похвальной откровенностью.
Чеслав Кищак
Ещё в декабре силовики ПОРП расправились с основными очагами рабочего сопротивления. Ударной силой подавления выступали милицейские подразделения ЗОМО (польский ОМОН, они же "бьющее сердце партии" или попросту "gestapo"). Их прикрывали регулярные части "Народного" Войска Польского. С ними шли офицеры Службы безопасности МВД ("эстебаки"). Шахты, заводы, верфи захватывались штурмом. Пролилась смертная кровь на силезской шахте "Вуек", на улицах Гданьска и Кракова, в аудитории Вроцлавского университета. Ранений и избиений никто толком не считал. Почти десять тысяч "солидаристов" были интернированы – то есть брошены в лагеря по законам военного времени, без всяких объяснений, без приговоров, на неопределённый срок. Среди них почти все лидеры профсоюза, начиная с Леха Валенсы. На территориях и производствах зарулили военные комиссары, от чьего беспредела взвыли даже партаппаратчики.
Десятимиллионный профсоюз не устоял перед военным ударом. Сопротивление оказалось гораздо слабее, чем могли ожидать и власти, и сами "солидаристы". Бастовать и протестовать решились тысячи. Десятки тысяч. Сотня тысяч, как в Гданьске 17 декабря. Но не миллионы. Люди оказались не готовы к силовому противостоянию. Не ждали огня и металла. Думали, иные пришли времена, власть способна услышать. К тому же нашлись и в Польше мудрецы, пудрившие мозги про "Ярузельскому это невыгодно, Ярузельский рационален, Ярузельский на такое не пойдёт". (Знакомо нам перед 24 февраля). Оказалось – выгодно. Выяснилось – пойдёт. (Знакомо нам после 24 февраля).
Им всем это выгоднее всего. Они всегда на это пойдут, если вообразят, будто безнаказанность гарантирована. Только страх перед контрударом способен остановить. Или сам контрудар. Ничто иное.
Всех не интернируешь. Подпольное восстановление "Солидарности" началось уже в январе. К концу апреля за дело взялась Временная координационная комиссия. Председателем стал 27-летний рабочий тракторостроительного завода Збигнев Буяк. Бывший десантник, яркий харизматик и отличный организатор, до декабря он возглавлял варшавский профцентр. И теперь скрывался в Варшаве, кочуя между католическими монастырями и конспиративными квартирами. С ним был 47-летний школьный учитель Виктор Кулерский – человек образованный, спокойный, аналитического мышления, стратег "подпольного государства". Третьей неотступно держалась 25-летняя журналистка-переводчица Эва Кулик. Она взяла на себя всё связанное с безопасностью и конспирацией. Наладила систему надёжных укрытий, тайных коммуникаций, эффективного распространения информации, длинных цепочек оперативной поддержки, быстрых манёвров и отходов. Настоящий самородок в деле секьюрити, Эва сделалась сущим проклятьем СБ.
Буяк был сторонником массовых публичных протестов, забастовок и демонстраций. Кулерский разработал свою концепцию подпольной активности с опорой на мобильные антирежимные ячейки. Теория тут же отлилась в практику Комитетов социального сопротивления (КОС). В столице создавались группы-"пятёрки". Проводили постоянные собрания, разбрасывали листовки, распространяли оппозиционные издания. Иногда даже в стихах: "Утонет “Ворона” в дерьме. Наступит конец генералу". Поддерживали семьи интернированных. Организовывали взаимопомощь друзей, знакомых, соседей, сослуживцев – от психологической до денежной. Суть была проста: постоянное общение, вытесняющее власть в повседневном быту. "Ответить на военное положение нашей бескровной войной во имя человеческих ценностей".
На первый взгляд это может быть похоже на нынешние идеи "сберегать протест", "помогать себе", "оставаться внутренне свободными", "жить как прежде, ходить в театр". Но только на первый. Сутью КОС была именно внешняя активность. Причём нелегальная, сопряжённая с постоянным риском. "Прочти и передай товарищу".
История "Солидарности" – классический пример ненасильственного сопротивления, мирного протеста. И в целом, и в частностях. Но во время военного положения всё же случалось разное. Не говоря даже о 18 февраля 1982-го, когда школьники-националисты Роберт и Томаш застрелили в трамвае сержанта милиции: "Мы хотели показать испуганным людям: есть и те, кто идут на борьбу". Такое убийство было единственным (вот зомовцы и эастебаки убили больше ста человек), и эти ребята не имели никакого отношения к "Солидарности". Однако, скажем так, немирные формы протеста отмечались не один раз. И даже имели региональные особенности. В шахтёрской Силезии практиковались взрывы коммунистических бетонных монументов. В Люблине неизвестные отметелили доносчиков-комсомольцев. Варшава же была единственным городом, где происходили нападения на военные и милицейские патрули (часто пьяные) с захватом оружия.
Среди структур столичного подполья были Группы сопротивления "Солидарные" (ГОС). Во главе стоял Теодор Клинцевич, недавний студент физмата варшавской Техноложки. В свои 27 лет он наработал серьёзный стаж оппозиционности – ещё в 1970-х издавал подпольный студенческий журнал с характерным названием "100 раз головой в стену". Когда в ночь на 13-е за ним пришли, отбился и бежал. Каков был товарищ, можно дальше не пояснять.
"Солидарные" кадры комплектовались из отчаянной рабочей и студенческой молодёжи. Действовали с весёлой, даже авантюрной лихостью. Обклеивали стены листовками, обвешивали баннерами, разрисовывали граффити. Организовали мобильную радиостанцию (вещали, например, с военного кладбища). Обзавелись автотранспортом. Поставили на поток изготовление поддельных документов для скрывающихся в подполье. Доставляли из Бельгии через Швецию полиграфическое оборудование.
Такие дела, откровенно говоря, требовали финансирования. Машина без бензина не поедет, радио без ламп не заговорит. Богатые люди в ПНР встречались, и не только из номенклатуры. Но польские "нэпманы", а также большинство статусных мэтров, как огня боялись связей с оппозицией, тем более радикальной. Приходилось скидываться самим и подписывать приятелей-эмигрантов.
Активность "солидарных" стремительно возрастала. Припасали пиротехнику, коктейли Молотова, потом и огнестрел. Применений не было, но иметь невредно. Полосовали шины, пробивали бензобаки зомовских автозаков.Раздолбали несколько автомобилей, принадлежавших партийным титушкам и пропагандонам, известным особой подлостью. На дверях стукачей писали "сотрудничает с властями" и обмазывали химикатами. Такого рода химическую атаку устроили в музыкальном театре "Сирена", дирекция которого участвовала в партийно-"вороньей" пропаганде. В общем, не в пример системнее, нежели редкие и разрозненные российские акции с поджогами военкоматов, питерских редакций или пригожинского ФАН.
Буяк был всем этим крайне недоволен. Кулерский требовал прекратить. Клинцевич отвечал, что ГОС с "Солидарностью" сотрудничают, но профсоюзу не подчинены.
Но были для режима признаки пострашней КОСов и ГОСов. Уже в начале 1982-го комендант столичной милиции генерал Цвек (в его ведении состояло и управление СБ) информировал руководство: началось восстановление структур "Солидарности" на варшавских заводах. Кищак приказал не только выявлять и подавлять, но и создавать "зубатовскую" альтернативу, насаждать казённые профсоюзы. На это дело бросили осведомителей МВД. Феерический провал, естественно, не заставил себя ждать.
Напрасно кое-кто воображал, будто страна и столица покорны воле властей. Их зима прошла. Наступала весна – наша.
По прошествии пяти месяцев подпольная комиссия Буяка решила поднимать массовые протесты "Солидарности". Первоначально акции назначались на 13 мая. Но дата оказалась нереальна. Ведь предстояли 1-е – День труда и солидарности, а потом 3-е – Национальный день Польши, годовщина конституции 1791 года. Запрещённый коммунистами, но чтимый и отмечаемый поляками.
Фонариками светить никто, однако, не догадался. Нашли формат попроще.
В преддверии майских дней Кищак издал интересную директиву. Первая часть: "не применять к задержанным избыточного насилия". Вторая: "безоглядно и последовательно защищать сотрудников, применивших насилие, обвинения в этом решительно отклонять". Такое сочетание могло показаться странным. И зря. 1 мая применялась первая часть, 3-го – вторая.
Официальный праздник правители постарались не портить. Во всяком случае, самим себе. Несколько улиц столицы заполонили подневольные бюджетники под охраной усиленных нарядов милиции. На их счастье, в Польше не было Олега Газманова, и им не пришлось слушать шедевр под названием "Сделан в СССР".
"Солидаристы" проявили несравнимо больше энтузиазма. Более десяти тысяч человек собрались на Замковой площади под национальными флагами, католическими образами, символами "Солидарности" и портретами Валенсы. Шествие двинулось к костёлу Святой Анны, оттуда на берег Вислы. Атмосфера дружелюбная. Даже милиционеров звали присоединяться. Если кого и ругали, то пресс-секретаря правительства Ежи Урбана – "штрибана" соловьёвского типа. Как говорится, "фильтруй хрюканину". Только немного вежливей. Подойдя к Висле, радостные демонстранты спели польский гимн и стали расходиться. Примерно так же развивались события в Гданьске, Гдыни, Щецине, Лодзи. Не удержались от насилия только зомовцы Торуни.
Но приближалось 3 мая. Вступала в действие вторая часть директивы МВД. Ярузельский и Кищак не слишком доверяли столичному партийному секретарю Кочёлеку и взяли тему на личный контроль. Карательную спецоперацию назвали "Башня". Расправляться с варшавянами выдвинули девять тысяч силовиков. В основном ЗОМО с прикомандированными курсантами и эстебаками. При поддержке внутренних войск и оперативников армейской спецслужбы.
Поскольку 3 мая не являлось выходным, люди в Варшаве смогли собраться у Замковой площади лишь к середине дня. ЗОМО ожидалав боеготовности. Но в ответ на карательный удар молодые демонстранты рванули в прорыв – к старинной башне Барбакан (точнее, к её реставрированной модели). Чего в плане "Башня" никак не предусматривалось.
В сражении за Барбакан зомовские дубинки и слезоточивый газ натолкнулись на камни, кирпичи и тротуарную плитку. Весть о молодёжном восстании тут же облетела столицу. Новый очаг образовался на Рыночной площади. Срочно выдернутых из-под Барбакана зомовцев встретили баррикады. Из окон на каски карателей обрушился град кастрюль. А то и чего потяжелее. Паны покрепче пошли врукопашную. Первым делом у зомовцев отбирали газовые гранаты и вышвыривали в канализацию.
К вечеру бунтовали двадцать тысяч варшавян. По властным кабинетам прокатилась волна паники. Всерьёз испугались за здание ЦК ПОРП. Туда и начали стягивать оборону. Но опять пошло не так. Главное сражение дня развернулось совсем в другом месте – на Силезско-Домбровском мосту. Пять тысяч протестующих одну за другой отбивали атаки ЗОМО. Битву за мост – так это с тех пор называют – властям удалось завершить только к восьми вечера. Спорадические столкновения в Варшаве продолжались до полуночи.
Снова отличился Гданьск, хотя в своей колыбели "Солидарность" понесла в декабре тяжёлые потери. На улицы вышли лишь пять тысяч человек. Подавляли озверело, газом бомбардировали даже костёл Святой Марии. Против семитысячной демонстрации в Кракове использовали, наоборот, водомёты. Примерно в десятке других городов обошлись в основном дубинками. Но самая жесть охватила Щецин.
Щецинский профцентр "Солидарности" славился особенно радикальным антикоммунизмом. Его лидер Мариан Юрчик пришёл на судоверфь из деревни. Глубоко верующий католик, фанатично приверженный делу рабочего класса, помнил расстрелы 1970-го (в которых, кстати участвовал вышеупомянутый Кочёлек, получивший с тех пор кликуху "Кровавый котелок"). Поэтому не признавал никакой толерантности и призывал на каждом заводе ставить виселицы для коммунистических эксплуататоров.
В декабре Юрчика интернировали одним из первых. Щецинскую "Солидарность" шерстили очень жёстко. Партийный секретарь Мискевич фактически сдал власть "товарищам в погонах" во главе с милицейским комендантом полковником Верниковским. Но и здесь удалось сформировать подполье, во главе которого стал юрчиковский соратник Гжегож Дурский.
Ударной силой щецинского 3 мая тоже выступила городская молодёжь. 25-летний Марек Адамкевич организовал Академическое движение сопротивления – из студентов и старшеклассников. В дни протестов этих ребят стали звать "Ополчение Солидарности".
Из костёла Наисвятейшего Сердца Иисуса щецинцы двинулись на площадь Победы. (Что ни название – как влитое). Демонстранты вспомнили, что нет защиты лучше нападения, атаковали сами и прорвали цепь. Завязалась массовая драка. Ошарашенная комендатура тут же санкционировала не только газовые и светошумовые гранаты, но и "дорожки здоровья" – прогоны задержанных сквозь строй зомовских дубинок. На милицейских постах (по-нашему – в отделах) творился зверский пыточный беспредел.
Но натерпелись и каратели-палачи. "Солидаристы-ополченцы" перевернули десятки милицейских машин, сожгли комендантскую гостиницу, за малым не убили несколько эстебаков у дверей кино "Космос", взялись за рогатки и двое суток обстреливали зомовцев стальными шариками из дворовых засад. Везде уже утихло, а Щецин ещё оставлася полем боя. Только к вечеру 5 мая Верниковский еле-еле отчитался Кищаку о "восстановлении" порядка.
Итоги 3 мая смотрелись печально. Погибли четыре человека. Трое в Варшаве: рабочие Мечислав Радомский и Адам Шулецкий, студентка Иоанна Ленартович попали под зомовский удар. В Щецине докер Владислав Дурда даже не был на улице – пущенная зомовцами газовая отрава достала его в квартире, а вызвать врача не дали. При этом официально жертвами ЗОМО в современной Польше признаны только Радомский и Дурда. Шулецкий и Ленартович умерли не сразу, а через несколько дней, и тогдашние медицинские заключения не дают чёткой увязки смерти с избиениями …
Порядка полутора тысяч задержанных. Более полусотни интернированных. Десятки избитых. Это о демонстрантах. Но и усмирители на этот раз не отделались лёгким испугом. Камни варшавян отправили на больничный 51 зомовца, рогатки щецинцев – 85 (пятеро попали в госпиталь в тяжёлом состоянии). Хотели войны? Получите.
Ярузельский, Кищак, Барциковский, да и другие главари польского комрежима на фоне сегодняшних властителей РФ были просто великими государственными мужами. По крайней мере, несомненно взрослыми и вменяемыми. Свои выводы они сделали. С одной стороны, ужесточили военный контроль, сыск и слежку. С другой, стали избавляться от самых одиозных, вроде того же Кочёлека (выставленного послом в СССР). Поактивнее маневрировали в социалке.
А главное, массированно внедряли в обществе ощущение безнадёжности сопротивления. Чего, мол, добились, кроме побоища?
Но активнее стала и "Солидарность". 3 мая вписалось в историю как день благородной ярости и национальной доблести. Народ показал властителям: рано хороните. Этих дней страха они не смогли забыть. Прошло семь лет, и они уже не решились на насилие. Предпочли уйти сами, не дожидаясь выноса.
Самую свирепую диктатуру можно победить. Каждый акт сопротивления приближает свободу. Поляки приближали 1989-й. Украинцы — 2014-й. Рано или поздно подобную дату впишут в свои календари русские и белорусы.
